Параллельный импорт: каменный век или атрибут цивилизации?

В дискуссиях о параллельном импорте в Россию, который был разрешен правительством РФ вскоре после начала военной спецоперации, часто с неодобрением упоминается сама возможность ввозить какой бы то ни было зарубежный товар в страну без прямого и явного разрешения правообладателя. На самом же деле корректнее было бы говорить о переходе нашей страны от национального принципа импортирования к международному — которому, в свою очередь, следует множество вполне развитых (во всех смыслах) стран мира. Кроме того, вполне вероятно, параллельный импорт глобальных брендов сам по себе явление временное: замесить их определенно есть кому и чем.

Как весь цивилизованный мир

Сам термин «параллельный импорт» недостаточно чёток. В геометрии, скажем, параллельность определяется не сама по себе, а в отношении чего-то ещё: один отрезок параллелен другому, одна плоскость в пространстве — другой, и т. д. А если некий зарубежный бренд запретил экспорт своего оборудования в Россию (то есть официальный канал его поставок оказался перекрыт), то чему может быть параллелен альтернативный путь ввоза такой продукции? Пустоте на месте оригинала?

Но в том-то и дело, что снятие обязательного требования о единственности официального канала поставок автоматически порождает (по крайней мере должно порождать) множество альтернативных, параллельных уже друг другу. По сути, всё упирается в простейший вопрос: раз с юридической точки зрения поставка зарубежного товара в страну должна безусловно быть легальной, то как именно определить, что это значит — «законный канал поставок»?

И здесь оказывается существенным то обстоятельство, что единого для всего мира ответа на этот вопрос нет. В России до самого недавнего времени действовал национальный принцип импортирования: он подразумевает, что права интеллектуальной собственности владельца товарного знака исчерпываются лишь после официального введения товара в оборот на территории России. За зарубежными вендорами сохранялась возможность по собственному разумению налаживать канал поставок: выбирать одного дистрибьютора или больше, работать с конечными заказчиками напрямую или выстраивать двухуровневую схему, и т. д.

У этого подхода немало достоинств, в том числе упрощение процедуры таможенной очистки: скажем, если товар ввозит сертифицированный вендором партнер, это значительно снижает вероятность попадания в страну контрафакта. Однако национальный путь — далеко не единственный. Например, в США, Японии, КНР, Великобритании признается международный принцип импортирования с исчерпанием интеллектуальных прав уже после первой легальной продажи товара в любой точке мира. Тем самым препятствовать дальнейшей перепродаже своей продукции после первой легитимной покупки исходный правообладатель уже не может. Закупленная китайским контрагентом партия японских (по шильдику) принтеров, перепроданная затем в Россию, с юридической точки зрения сегодня безупречно чиста — соответствует законодательствам всех трех стран.

Право на знак

Приобретая товар, покупатель получает в свое распоряжение его физическую сущность и его функциональные возможности, но не защищенные законом (включая международные договоры) права интеллектуальной собственности на товарный знак, под которым этот товар представлен. Собственно, эти эфемерные права сплошь и рядом оборачиваются для покупателей вполне материальными затратами — едва ли не бóльшими, чем на приобретение самого товара.

Не секрет, что подавляющее большинство ИТ-оборудования изготавливается для держателей торговых марок (товарных знаков, брендов) считаными единицами контрактных производителей, компаний, чьи штаб-квартиры располагаются по большей части на Тайване, а производственные мощности — в материковом Китае. Сплошь и рядом в одном и том же цеху таких ODM-предприятий на соседних конвейерах собирают ноутбуки, или смартфоны, или принтеры под разными глобальными брендами — а затем уже эти изделия жестко конкурируют между собой на локальных (страновых) рынках.

Производственными компетенциями в этом случае обладает как раз контрактный производитель, а заказчик выпускаемой им продукции — лишь правом на торговую марку. Да, именитые глобальные ИТ-вендоры еще прилагают какие-то усилия к разработке своих продуктов — на стадии дизайна корпуса хотя бы. Но брендам, у которых труба пониже и дым пожиже, ODM-поставщики предлагают такую незамысловатую услугу, как наклейка фирменных шильдиков на некую типовую модель того же ноутбука, смартфона, принтера. При этом с юридической точки зрения права на товарные знаки первого и второго владельцев интеллектуальных прав полностью равноценны.

Но почему же тогда один бренд ценится выше другого? Главная причина — маркетинг: грубо говоря, ценность товарного знака определяет объем вложенных в его раскрутку средств. Безусловно, на одном пиаре в ИТ-отрасли далеко не уедешь, и известность громкой марки обязана быть подкреплена реальными основаниями.

Для корпоративного заказчика и конечного потребителя известный бренд — это высокое качество сервиса, пренебрежимо малый процент фабричного брака, долговечность, эргономичность и т. п. Но эти качества типовой, по сути, товар, собранный на конвейере контрактного производителя, не приобретает волшебным образом после того, как на его корпус наклеивается заветный шильдик со всемирно известной маркой.

Глобальные бренды активно инвестируют в канал продаж в каждой стране своего присутствия, обеспечивая его участникам — дистрибьюторам, реселлерам, системным интеграторам — надежные гарантии по объемам и срокам доставки оборудования, гибкую техподдержку и быструю доставку ЗИПа для ремонта, а также развитые программы обучения специалистов, щедрые рибейты и специальные ценовые предложения для постоянных партнеров.

Почему вообще проблема параллельного импорта в ИТ-отрасли так будоражит умы? Почему ввоз вполне легально произведенного и закупленного в третьих странах оборудования Cisco, Dell, HP, иных покинувших Россию вендоров без их ведома воспринимается многими как неслыханное кощунство? Причин тому несколько, и едва ли не первая среди них — опасения касательно доступности и качества поддержки поставленной обходными путями в РФ сложной техники.

Российский заказчик, приобретая ноутбук какого-нибудь локального китайского бренда, при всем к тому уважении не ожидает получать активную сервисную поддержку в режиме 24/7 и в случае выхода оборудования из строя замену с локального склада в пределах следующего рабочего дня. А от точно такого же устройства с шильдиком Dell или HP, с огромной вероятностью собранного на той же самой фабрике, что и «китаец», да еще прямо на соседнем конвейере, — вполне себе ожидает.

Win — win

Вот почему параллельный импорт ИТ-продукции в Россию идет пока не слишком активно: в апреле продажи тех же ноутбуков, по данным ITReserach, упали на 48% год к году. Значит ли это, что отечественному частному потребителю и коммерческому заказчику придется долгие месяцы, если не годы, ждать, пока локальные бренды — что китайские, что формально российские, но зависимые напрямую от комплектующих из КНР, — наладят внутри страны каналы продаж и службы поддержки, сопоставимые по качеству с теми, что выстраивали десятилетиями глобальные ИТ-бренды с их неисчерпаемыми финансовыми возможностями?

Этот путь, безусловно, открыт, и почти наверняка уже через год-два присутствие неглобальных ИТ-вендоров на российском рынке станет более чем ощутимым. И всё же параллельный импорт техники, формально происходящей из объявивших России санкции стран (а фактически лишь несущей на себе шильдики всемирно известных брендов, а изготовленной в тех же Китае, Малайзии, на Филиппинах), постепенно будет развиваться. По крайней мере, пока выпуск ИТ-оборудования остается коммерческим предприятием, пока его поставщикам — глобальным вендорам со штаб-квартирами в США, Японии, ЕС — нужна прибыль.

Простой пример: власти КНР в начале мая предписали всем правительственным учреждениям страны и компаниям с государственным участием не позднее чем в двухлетний срок заменить эксплуатируемые ими персональные компьютеры под зарубежными брендами аналогичными машинами локальных марок. Ожидается, что одна лишь Lenovo благодаря этой директиве поставит внутри КНР за ближайшие два года около 50 млн ПК сверх намеченного прежде плана. При этом за 2021 год основные конкуренты бренда, Dell и HP, отгрузили на китайский рынок соответственно 7,2 и 5,3 млн компьютеров, что для них заметные доли от общего производства — около 10% (та же Dell за этот период поставила по миру 59,3 млн десктопов и ноутбуков, а HP — 74,1 млн).

Спрашивается: что будут делать американские вендоры в условиях столь ощутимого сокращения запланированных ими ранее объемов продаж? Вариантов здесь два. Или их руководство и акционеры всем сердцем поддерживают «идеалы демократического мира в бескомпромиссной битве с автократиями» ( слова президента США Байдена) — и тогда, безусловно, компании сократят объемы производств и поступятся недополученной прибылью. Или же они настоящие капиталисты в полном смысле этого слова и непременно найдут способ выпускать примерно прежний объем товара (благо спрос в «автократических» странах немалый), находя новые рынки сбыта и сохраняя тем самым привычный объем выручки.

Не забудем про овраги

Навряд ли, конечно, всемирно известные бренды станут сами организовывать поставки в Россию тех же ПК — через Индию, Малайзию, Казахстан и т. п. И уж по меньшей мере точно не будут преследовать контрагентов в этих промежуточных странах, готовых обеспечить глобальным брендам дополнительные епродаж. А с немалой долей вероятности даже расширят складские площади в готовых сотрудничать с Россией государствах и наймут там дополнительный русскоговорящий персонал, чтобы обеспечивать нашим заказчикам круглосуточную техподдержку и привычную скорость замены оборудования.

Конечно же, налаживание привлекательного для конечных заказчиков/потребителей параллельного импорта потребует от российского ИТ-канала значительных усилий. В отсутствие прямой вендорской поддержки (или при необходимости получать ее через третьи страны) вырастут накладные расходы и стоимость обслуживания реализованного оборудования. Рассчитывать на сладкие бонусы, совместные маркетинговые акции и рибейты от щедрых глобальных брендов (а одна только НР заработала в РФ за 2021 год, как выясняется, около $1 млрд) уже не приходится: потребуется оптимизировать расходы и учиться выживать, эффективно развивая бизнес, на минимальной марже.

Необходимо будет наладить и широкую сеть сервисных центров, готовых справляться с ремонтом ввозимого параллельными путями оборудования — пусть даже с привлечением сертифицированных консультантов из третьих стран — на всей огромной территории России за разумные сроки. Кстати, сама сертификация ИТ-специалистов по фирменным вендорским программам также окажется недоступна в России, соответственно, еще острее, чем сегодня, встанет кадровый вопрос.

Локализовывать ввозимое через третьи страны оборудование опять же придется своими силами — в сотрудничестве с отечественными разработчиками ПО, например, и с ними же вместе надо будет поддерживать работоспособность этого ПО на технике заказчика в процессе эксплуатации. Всё это, несомненно, отразится на цене конечного продукта — однако тут на руку российскому рынку сыграет небывало высокий нынешний курс рубля. Даже с учетом всех накладных расходов и наценок параллельный импорт брендированного ИТ-оборудования в РФ наверняка останется выгодным предприятием и для зарубежных, и для отечественных коммерсантов.

Получится ли на деле — увидим уже совсем скоро. Время торжества параллельного импорта в российской ИТ-отрасли наступит либо в ближайшие полгода-год, либо уже никогда. Вряд ли локальным торговым маркам из КНР и РФ потребуется намного больше времени, чтобы наладить минимально отвечающие ожиданиям нашего рынка каналы продаж и значительно увеличить объемы поставок, обессмысливая конкуренцию со стороны когда-то глобальных брендов, вынужденных добираться до России через третьи страны…