Владимир Определёнов: «Самая большая сложность в том, что мы пытаемся оцифровывать аналоговые процессы»

Живопись и скульптура, цифровое искусство – с одной стороны, BIM, цифровые двойники, виртуальные помощники и VR – с другой. Своим видением развития музеев как части цифровых экосистем делится Владимир Определёнов, заместитель директора ГМИИ им. А.С. Пушкина по цифровому развитию, заведующий базовой кафедрой ИТ в сфере культуры НИУ ВШЭ.

Цифровизация гуманитарной сферы в целом и институтов памяти в частности имеет много граней. Давайте начнем с обычного: как вы работаете с документами?

Мы сейчас движемся эволюционно. Потому что путь цифровой революции – это, по сути, полная смена состава. А мы не хотим, да и не можем себе этого позволить, так как за улучшением процессов и инструментов можем потерять главное – содержание. К тому же, для быстрых изменений генеральный директор организации должен быть «полностью цифровым» и требовать того же от дирекции и всех подчиненных. СЕО должен лично являться главным пользователем и заказчиком электронных сервисов, в том числе системы электронного документооборота и систем класса Business Process Management, – только тогда произойдут существенные изменения в короткие сроки. Дирекция Пушкинского музея сейчас направлена на цифровизацию процессов, но мы делаем это отдельными блоками, а не через одновременную глобальную трансформацию всех аспектов деятельности.

Кроме того, мы подведомственны федеральному Министерству культуры, а большая часть входящих запросов от них идет в «аналоговой» форме, и обратно требуется чаще всего также. Очень многие федеральные информационные системы уже позволяют полностью работать без бумаг и даже без ручной передачи данных, но отсутствие сквозных процессов с учредителем в итоге приводит к дублированию передачи показателей, а иногда передаем, по сути, одно и тоже больше трех раз в разных разрезах. Даже в случаях, когда полностью налажена автоматическая передача данных между нами и ведомствами, ничто не помешает им запрашивать у нас те же самые данные снова и снова, причем отправлять их нужно в ручном режиме. Такие традиции и консервативность системы в целом пока побеждают разумные начинания их департаментов ИТ и цифровизации.

Но при этом отрасль не стоит на месте. Все госзакупки у нас электронные от начала до конца. Это заставило бухгалтерию, финансово-экономический блок изменить технологии работы. Абсолютно все контракты мы подписываем в электронном виде. Но это не от меняет того, что нам потом почти половину обмена документами с контрагентами нужно вести в аналоговой форме. Да, мы подписали контракт в электронном виде и, увы, начинаем пересылать акты в бумажном. К сожалению, часть контрагентов к цифре не готова. Однако МТС, МГТС, Мосэнерго и другие крупные организации уже по-другому не работают: только через системы внешнего документооборота типа СБИС. Это постепенно меняет зрелость всей экосистемы. Из 100% документов примерно 40% я уже подписываю в СБИС – так организован внешний документооборот.

Внутренний документооборот мы постепенно переводим в электронный вид. У нас закуплена СЭД, начали переход на неё, но этот процесс идет очень сложно. Традиционное недоверие к электронному виду документов преодолевается сложно, хотя технологических препятствий нет. Но при должной воле дирекции и воле каждого начальника отдела, а также качественном обучении всех сотрудников это вполне достижимо. При этом мы все пониманием, что с организационной точки зрения можно построить внутренний безбумажный документооборот, например, просто на корпоративной электронной почте, СЭД — это просто удобство. Если логины и пароли хранятся и применяются надлежащим образом, нет никакой разницы между тем, что подпись поставлена в СЭД, или просто направлено письмо внутреннему адресату. Но у многих служб есть вопрос недоверия к почте и хочется даже для внутренней документации использовать ЭЦП. В принципе – пожалуйста, просто это дороже и куда менее удобно. Да, так делают многие компании, и в первую очередь банки, но кроме них и военных я не вижу никакой необходимости для внутренних документов использовать квалифицированные ЭЦП. Если человек не хранит свой пароль как следует и не соблюдает регламенты, то какой не сделай ключ и не построй процесс – это бесполезно. Нельзя автоматизировать хаос, особенно если он творческий.

Но главный барьер для внедрения СЭД – это все же трудоемкость описания текущих бизнес-процессов, а лучше – продумывание и построение новых, более разумных для цифровой среды. А это требует значительно более высокой регламентации деятельности, ответственности и качества внутренней коммуникации сотрудников. По сути, любая цифровизация деятельности – это значительное повышение прозрачности и объективности анализа происходящего, в том числе, в плане компетенций отдельных сотрудников. Это не всегда всех устраивает. Ну и немаловажную часть вносит сильная бюрократизация государственного документооборота и формальные требования по делопроизводству, по большей части основанные на советской традиции. Если рассматривать СЭД не только как оптимизацию внутренних процессов, но и как систему, по которой организацию будут проверять различные контролирующие органы, то становится втройне «интересно» её внедрять.

Какие проблемы вы считаете наиболее существенными при работе с документами и данными?

Самая большая сложность в том, что мы пытаемся оцифровывать аналоговые процессы, в том числе, в государственных ведомствах. Оцифровка аналоговых процессов приводит просто к их удлинению и усложнению, как мы все видели в нулевые и десятые годы, когда многие руководители пришли к выводу, что автоматизация не приводит ни к чему, кроме затрат времени и денег. Для реального роста производительности нужно конструировать новые, цифровые процессы.

Отдельный вопрос – нестабильность и закрытость технологий. Можно, конечно, все положить в СЭД конкретного разработчика, а вот выдержит ли она рынок? Проживет ли она 5-6, 10-12 лет? Про многие российские СЭД это никому не понятно. Кроме того, очень важно, насколько система открыта внутренне, насколько она НЕ проприетарная.

Принципиальна и технологическая отделимость данных от платформы, в которой они хранятся. Если по каким-то причинам систему придется менять, то в ней изначально должны формироваться данные в распространенных открытых форматах, которые можно будет использовать с сохранением связей в другой системе. Когда мы выбираем системы хранения архивной информации, информации о произведениях искусства и особенно цифрового искусства – это очень важно.

Долгосрочное сохранение цифровой информации, ее целостности, обеспечение возможности ее воспроизведения и поисковой доступности, а также сохранение программных средств, в которых она работает, начиная с операционных систем, – это вызов для музеев, которые призваны хранить объекты вечно. Эта задача еще не решена не только в России, но и в мире. Поэтому сейчас мы можем только создавать некие нотации, описывающие, чем является это произведение цифрового искусства. Чтобы система искусственного интеллекта будущего могла бы понять, что этот файл, например, – это на самом деле изображение, и описано оно в файле по таким-то математическим принципам, алгоритмам.

Цифровые данные – это же просто шифровка. Ключ к ней должен быть известен. Почему так важны открытые форматы, например, tiff, rtf? Они не проприетарные, они не «умрут» вместе с компанией, которая их поддерживала. В дальнейшем они будут позволять себя прочесть, что бы не произошло. Чтобы читать txt, мне только нужно знать, какие символы и как были закодированы через 1 и 0. Этот момент оставления в файле нотаций очень важен, и создание в них емких метаописаний данных, которые мы храним, – это наша ответственность. Но чтобы в каждом файле был такой «ключ», по его стандарту нужны серьезные международные договоренности.

BIM и VR: модные аббревиатуры или рабочие инструменты?

Я считаю VR следующей прорывной технологий визуализации информации и интерфейсов. Без нее в скором времени будет невозможна и наша дальнейшая работа, потому что только эта технология дает ощущение соразмерности, которую не дает кинотеатр или телевизор. В 2016 году мы делали свою BIM модель музейного квартала именно для просмотра в VR, и в том числе, это позволило нам получить необходимые согласования проектов, т.к. все было значительно более наглядно, чем любые чертежи или отельные рендеры.

Вначале мы работали с первыми поколениями шлемов виртуальной реальности, но перенастраивать решение под каждую новую модель было сложно и затратно. Тогда мы перестали вкладывать деньги в поддержку новых VR-шлемов, но провели большой апдейт интерфейсов проектирования и сделали из продукта облачный сервис. Однако с тем решением, которое у нас было, мы решили, например, очень актуальную проблему: показали архитектурному совету Москвы, что своим «Музейным кварталом» не портим городскую среду.

Технологии 3D-моделирования мы используем для визуализации внутренних пространств, экспозиций, для подготовки выставок. Для этого при поддержке Министерства культуры Российской Федерации компания Next.Space разработала для нас продукт Smart Museum 3D – платформу 3D-проектирования Пушкинского музея. Подробная информация по проекту также есть на портале музея в разделе «Медиа». Этот проект уже получил множество российских и международных наград, в том числе премии конкурса GlobalCIO среди ИТ-проект 2020 года и Международного культурного форума в Санкт-Петербурге.

В плане сохранения выставок и презентации экспозиций мы пошли другим путем: у нас развиты фототуры, в том числе для публичного массового использования. Вы можете найти их на портале музея в разделе «Медиа/Виртуальны Пушкинский» Движок, на котором они сделаны, позволяет делать VR-контент для просмотра Cardboard  (самых простых очках виртуальной реальности, работающих со смартфонами). За полдня из программы 3D-проектирования мы можем выгрузить и выложить в сеть любую выставку, запроектированную куратором, а любую экспозицию Пушкинского музея уже можно посмотреть с Cardboard . Это шаг к виртуальным выставкам с полноценной визуализацией. 360-видео также теперь поддерживается на уровне таких платформ, как Facebook и Youtube, но пока только экспериментируем с ним.

Работа над созданием инструмента для виртуального проектирования началась в 2016 году, когда была создана 3D-модель музейного городка. В 2018 году в рамках второго этапа были созданы и проработаны интерьеры (этажи и залы) основных экспозиционных зданий и опробован механизм моделирования пространств и размещения экспонатов, источников света и электричества и импорт музейных предметов из автоматизированных учетно-фондовых систем. Всего создано более 20 зданий в 3D-модели Пушкинского музея.

BIM для строительства можно внедрить только в одном случае: если весь строительный цикл, начиная с заказчика, построен по этой методологии. BIM требует высокой цифровой культуры всех участников процесса. И просмотр, и приемка должны вестись тогда только через BIM. Старые государственные контракты так не выстроены, ни у кого нет обязательств в этой области, да и компетенций и культуры работы нужных нет.

Процесс цифровой трансформации заключается не только в технологиях - с ними все ясно. Можно попросить исполнителей делать не двумерные чертежи, а трехмерные цифровые модели, и они их могут сделать, но «так не было указано в ТЗ». Принципиально, что и квалификации большинства участвующих в нашем строительном проекте (он идет с 2008 года) специалистов недостаточно для того, чтобы работать по BIM-методологии.

Если более широко говорить о технология цифровых двойников, то, например, лидеры рынка этого рынка, в том числе Siemens, сначала создают и тестируют объект полностью в цифровой среде, а затем уже формируют и сам физический объект. Для сохранения культурного наследия цифровой двойник - скорее обратное упражнение. Нам нужно уметь полностью воссоздавать объект историко-культурного наследия в цифре, используя различные технологии оцифровки, максимально достоверно и полно, и даже прогнозировать, что с ним будет происходить с течением времени. А еще лучше - наблюдать за объектом, в том числе в хранилище, смотреть за изменением его состояния. Для некоторых экспонатов мы и сейчас постоянно ведем такой частичный мониторинг с периодичностью раз в полгода или реже.

Что касается цифровых двойников пространств, то помимо платформы «Виртуальный Пушкинский» предлагаю вам самим попробовать наш экспериментальный проект с компанией Navigator4D, которая предложила впервые применить в музее технологии полного трехмерного сканирования и свои инновационные разработки. В результате реализации проекта получилось создать полностью интерактивное 3D-пространство выставки, состоящее из нескольких залов и 170 изображений произведений в высоком разрешении, с подробным описанием на русском и английском языках. Проект доступен также на портале в том же разделе «Медиа».

В музеях мира можно обнаружить очень интересные «виртуальные миры» - целые выставки, основанные на небольшом числе физических экспонатов, своего рода «цифровые вариации» на заданную тему. Как будет меняться опыт посетителя вашего музея со временем? Насколько музею интересно использовать цифровые медиа?

Я перестал обобщать понятие «музей». Они очень разные. Есть музеи – институты общественной памяти, а есть предприятия шоу-бизнеса по сути.

Нам в Пушкинском не надо внедрять в реальную музейную среду какие-то активные цифровые технологии, вроде «выпрыгивающих» на посетителя экранов. Каждая наша выставка – это пример деликатного использования медиа, обычно - для создания пространства, звука, но медиа не пытается заместить объект. У нас есть что показать. Мы будем показывать реальные объекты. Но при этом мы работам и с кино-, медиа и цифровым искусством, которые тоже требует особого деликатного показа. В этом месте я хочу вас пригласить на выставку невероятного видеохудожника Билла Виолы, классика современного медиаискусства, которая проходит в музее со 2 марта по 30 мая 2021.

Мой образ будущего такой - я не занимаюсь отдельными микросервисами, а создаю такие базы знаний, сервисные платформы и возможности доступа к ним, чтобы любая достаточно развитая система виртуальных помощников могла к ним подключиться. Причем так, чтобы искусственный интеллект могли бы выдавать связно какие-то тезисы по заданной теме без искажения смысла. Это обеспечит настоящую безбарьерную общественную доступность музейных объектов, пусть и в цифровой среде.

Институты памяти несут огромную ответственность за то, чтобы сохранить и распространять философию достоверности, представление информации не ангажированной, но комплексной и связной, качественной, полной.

Мы вместе с коллегами из izi.TRAVEL и Яндекса сделали в эту сторону первые шаги: предложите Алисе (виртуальному помощнику Яндекса) фотографию картины импрессионистов из нашего музея, или сфотографируйте оригинал в зале, и она подключит наш аудиогид. Сейчас таким образом доступно более 500 произведений из коллекции музея. Но пока мы на этом остановились, потому что это все еще требует больших трудовых ресурсов. Нужно переходить к созданию полных экосистем. Если я создаю базу данных по всем объектам хранения нашего музея, то дальше эта база должна быть некоторым образом описана, адаптирована, в том числе, для всех систем интеллектуальных помощников.

Для таких экосистем потребуются технологии, связанные с сертификатами и цифровыми паспортами объектов, разрабатываемые, например в доменной зоне .Art, а также с системами контроля правового использования изображений и других медиа. Это частично уже сделали Google и Facebook – контроль авторских прав на аудиовизуальный контент. Если попробуете использовать звук, у которого известен правообладатель, вам сразу же эту мелодию заблокируют – скажут, что вы нарушаете авторские права.

С искусством вообще довольно просто (но это только на первый взгляд): есть либо права создателя, либо правообладателя. Теоретически, в будущем в сети не должно быть проблемы, «откуда взялся этот образ», если мы сами заносим объекты. Первоисточник должен быть известен. Тогда правообладателю будет легко проверить, кто выпустил с этой картиной чашку, кто майку, а кто и рекламу. Технологических ограничений я тут не вижу, но для этого надо заниматься экосистемами в целом. Они не могут быть созданы отдельно гуманитарной сферой и отдельно ИТ-экспертами: только совместно. Достоверность любого контента должна быть подтвержденной таким образом.

Сейчас главное для развития этих тем — это цифровые компетенции сотрудников музеев и сферы культуры в целом. Обладая необходимой цифровой грамотностью, музейные специалисты смогут формировать корректные технические задания для разработчиков цифровых продуктов, а также эффективно использовать уже существующие на рынке решения. Но только в ближайшие годы в мире выпустятся из вузов люди гуманитарных специальностей, для которых цифровые инструменты являются привычными, естественными. Процесс только начинается. Хотя, например, и сейчас есть блестящие археологи в возрасте 70+, которые очень успешно занимаются фотограмметрией, но их единицы. Поэтому глобальных сдвигов в гуманитарной сфере, таких, чтобы цифровые технологии стали в ней нормой, в ближайшие два десятилетия вряд ли можно ожидать. Но чтобы это все же произошло, мы должны заниматься этим прямо сейчас. Моя главная ответственность – обучение людей, разработка методик, программ и подготовка кадров в этом духе. Надо объяснять музейным сотрудникам важность стандартов, международного взаимодействия, качества создания цифровых образов, цифровой культуры, цифровой доступности и открытости. Иначе так и будем работать методами середины ХХ века, или еще более ранними.

Ради развития цифровизации музейной отрасли мы с коллегами создали при российском комитете Международного совета музеев (ИКОМ России) Совет по цифровому развитию музеев, который совместно с партнерами проводит исследования, разрабатываем методики и готовит курсы повышения квалификации для музейных специалистов.

Также я считаю, что значимый вклад в это развитие дает работы кафедры ИТ в сфере культуры Высшей школы бизнеса НИУ ВШЭ. Не буду вас утомлять подробностями, эту информацию легко найти в сети.

Есть ли какие-то предпосылки к созданию таких законченных экосистем? Как они могут развиваться?

Например, проект, который создает предпосылки для создания подобной экосистемы, «ARTEFACT» Министерства культуры, который предполагает разработку дополненной реальности вокруг физического объекта. На этой платформе сейчас сотни медиагидов с дополненной реальностью от российских музеев. Идеально было бы, чтобы эта система брала информацию с нашей первичной базы данных, где хранятся описания и аудиогиды. Также глобально способствует развитию подобной экосистемы проекты izi.TRAVEL - крупнейшей платформе городских и музейных аудиогидов в мире (5+ млн. пользователей). Сегодня на izi.TRAVEL представлено более 16 тысяч аудиогидов по 3500 городам 110 стран мира на 70 языках, в том числе более 3000 музейных аудиогидов.

Следующий шаг станет возможен, когда речевые технологии будут достаточно хороши, чтобы не записывать аудиогиды с профессиональными дикторами. Это сложно, дорого, долго, а ведь теоретически любой житель планеты должен понимать эти пояснения, при этом система должна еще учитывать и его личные предпочтения, и уровень доступной коммуникации и контекстов.

Есть понятие «цифровая открытость»: нужно, чтобы после того, как мы на своем языке сформировали знание, оно тут же становилось мировым достоянием. Сейчас же, если вы не высказали свои знания на хорошем английском языке – считайте, что вас нет в научном мире. Лингвистический барьер — один из ключевых, а его преодоление – одна из важных задач.

У нас как у музея нет ресурса непрерывно всю информацию переводить на другие языки. Мы можем так делать только отдельные проекты, и то максимум на 5-6 языках. Но это точка потенциально гигантского роста в будущем. Пока, если вы хотите что-то показать, например, миллиарду китайцев, надо потратить большие деньги на суперпереводчика, который понимает контекст и в состоянии интерпретировать материал именно для китайцев с их другим культурным бэкграундом.

Шаг еще дальше в будущее – искусственный интеллект, который сможет на основе предоставленных данных создавать персональную историю для человека. Полотно Рембрандта «Ночной дозор»: о нем можно рассказать множество историй в зависимости от того, что важно слушателю: мода или оружие, исторические личности или техника Рембрандта.

Система виртуальных ассистентов будет естественной средой для наших детей. Музыку они уже подбирают ту, которая действительно им нравится на основе прошлых предпочтений. Почему стриминговые платформы растут как на дрожжах? Потому что они предлагают людям то, что им интересно. Если за ближайшие 10-15 лет институты памяти, в том числе музеи, не сформируют аналогичный подход по генерации персональных историй, мы останемся за бортом коммуникации с молодежью.

«Музей – храм для избранных». Вроде бы мы недавно преодолели это заблуждение, стало модно ходить в музеи, мировым трендом стало проводить досуг культурно, и,в первую очередь, в музеях, как наиболее доступных учреждениях культуры. Это произошло, потому что среда музея стала комфортной, открытой, на уровне остальных мест досуга, к которым люди привыкли. Если гаджеты сейчас везде помогают человеку что-то найти, купить, понять, а в музее нет – значит в сознании людей это будет непонятное, сложное место, в которое ходить трудно, и через шаг - не надо. Если мы как музей не будем следовать за общим уровнем технологического развития, к которому уже привыкло общество, то мы создадим непреодолимые для многих цифровые барьеры для посещения. В том числе, поэтому нам необходимы адаптивные пространства в виртуальной реальности. Поэтому нам нужны развитые цифровые экосистемы и среды на их основе.

Футуризм – это интересно, а как же каждодневная реальность?

Проблем много, но их решение часть системных задач. Например, всем сотрудникам Пушкинского музея нужен сетевой канал минимум в 1 Гбит не просто так, а чтобы работать с изображениями высокого качества, и мы обеспечиваем и канал, и качество изображений. Это конкретные комплексные задачи и шаги к их решениям. Для превращения футуристических разговоров в реальность нужно системное понимание на основе долгосрочных стратегий развития внешних и внутренних цифровых пространств организаций и смежных для этих целей инфраструктур и технологий. Открытость и доступность – это ответственность институтов памяти, а значит все тактические, каждодневные шаги по цифровизации должны быть разумно вписаны в основные задачи развития институций.

Подрастающий ИТ-менеджмент в культуре должен думать о цифровых экосистемах, о цифровой культуре и этике, о доступности и открытости, о том, как общество может развиваться благодаря этим экосистемам и цифровым инструментам. Но это и запрос, и вызов к большой ИТ отрасли, без крупного бизнеса экосистемы в культуре не появятся.

Для меня CDTO — это человек, который рассуждает именно о таких материях, анализирует мировую ситуацию, оценивает в общем контексте свою организацию, ищет возможности повышения комфорта работы, коммуникации и развития людей, а иначе это просто начальник отдела автоматизации. Улучшение жизни людей и создание новых ценностей с помощью цифровых технологий – мы же этим заняты, как CDTO, верно?